Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гламперы часто звонят, хотя можно все сделать онлайн. Они говорят, что хотят проверить какую-нибудь деталь – но думаю, что, прежде чем внести задаток, они желают удостовериться, что Энстерз-Фарм действительно существует и что мы не убийцы с топором. И это, знаете ли, вполне понятно.
Джеральд и Нина.
Джеральд и Нина – дедушка и бабушка одной из семей. Мне нравится, когда у нас гостят семьи, представленные несколькими поколениями.
Наконец все юрты готовы. Бидди сервирует на кухне стол к чаю: когда прибывают туристы, мы всегда предлагаем им подкрепиться. Большие чайники с хорошим чаем, лепешки, испеченные Бидди, и фирменное варенье «Энстерз-Фарм». (Которое можно купить, чтобы забрать домой.)
Наша кухня самая обычная: ящики фабричного производства и пластиковые столешницы. Ничего похожего на «деревенские» кухни, которые видишь в Лондоне, – с плитами Aga и дубовыми рабочими поверхностями от Plain English. Зато у нас настоящая старинная плитка на полу, и мы стелим на стол льняную скатерть, и… В общем, совсем неплохо.
Я иду к кухне, и тут рядом со мной возникает папа.
– Все готово? – спрашивает он.
– Да, все неплохо. – Я улыбаюсь папе и поправляю платок у него на шее. – Симпатичная бандана, Фермер Мик. Да, собиралась тебе сказать, что один турист, побывавший у нас, особо отметил твои душевые. Он написал: «Очень хорошо для глампинга».
– Они хороши для любого места, – шутливо ворчит папа, но я вижу, что он доволен. – Кое-что вспомнил, – добавляет он непринужденным тоном. – Знаешь, я видел одну штуку, и это могло бы тебя заинтересовать. Мельница Хауэллс в Литл-Блэндон. В ней устроили квартиры.
Я смотрю на него в недоумении. При чем тут это?
– Хорошие ванные комнаты, – поясняет папа, видя, что я не понимаю. – Душ.
Но я все равно не понимаю. Какое отношение имеют ко мне ванные и душ в Литл-Блэндон?
– Просто на всякий случай – вдруг тебе понадобится, – продолжает папа. – Мы бы могли помочь тебе с первым взносом. Цены не особенно высокие.
И тут до меня вдруг доходит. Он предлагает, чтобы я купила недвижимость в Сомерсете?
– Папа… – Я не знаю, что ответить. Как же мне начать? – Папа, ты же знаешь, что я вернусь в Лондон…
– Да, я знаю, какие у тебя планы. Но планы могут измениться, верно? – Он искоса смотрит на меня. – Не мешает знать, какие имеются варианты, ведь так?
– Но, папа… – Я обрываю фразу. Сколько же раз я должна повторять: «Я хочу жить в Лондоне»? Мне хочется биться головой о стенку.
Стоит тишина, нарушаемая лишь отдаленным мычанием коров. Ветер треплет мои волосы, над головой – светло-голубое небо. Но меня снова начинает терзать вина.
– Кейти, дорогая… – На папином лице – озабоченность. – В эти месяцы у меня появилось такое чувство, словно ты к нам возвращаешься. Ты теперь не такая худенькая, не такая нервная. Та девушка… это не ты.
Я знаю, что у папы добрые намерения. Но его слова разбередили раны. Все эти недели я так отчаянно старалась обрести уверенность. Потеря работы – всего лишь временная неудача, внушала я себе. Но, наверно, папа попал в точку: возможно, та девушка – действительно не я. Не исключено, что в Лондоне у меня ничего не получится. Может быть, нужно оставить Лондон другим.
Но внутренний голос уже слабо протестует: «Не сдавайся! Ведь прошло всего три месяца! У тебя все получится!» Но это так трудно! Ведь все хедхантеры, по-видимому, придерживаются противоположного мнения.
– Я лучше пойду, – говорю я наконец, и мне даже удается улыбнуться.
И, повернувшись, направляюсь к дому.
Я как раз проверяю список занятий, которые мы наметили на завтра, когда на пороге кухни появляется Дениза с большой пластмассовой коробкой в руках. Она складывает в нее то, что называет «барахлом этих гламперов».
– Все в порядке, – объявляет она. – Обошла весь кемпинг. Нигде ни соринки.
– Замечательно! Спасибо, Дениза, – говорю я. – Ты просто золото.
И это действительно так. Она не всегда появляется – но уж когда приходит, то у нее все в руках горит. Дениза старше меня на десять лет, и у нее три дочери. По утрам она отводит их в школу. У девочек невероятно туго заплетены косички.
– Вот вещи, которые оставили гламперы. – Она кивает на коробку.
– Сильно намусорили? – осведомляюсь я сочувственно.
Меня всегда удивляет, какими неряхами могут быть милые люди в одежде «Боден». И какими рассеянными. Некоторые все время кормят альпака Колина вредными для него вещами, несмотря на все наши просьбы.
– Ни за что не отгадаете. – Глаза у Денизы горят, взгляд торжествующий. – Взгляните на это! – Она вытаскивает из коробки Розового Кролика, и у меня отвисает челюсть.
– Нет! Нет!
– Что это такое? – осведомляется Бидди, отвернувшись от плиты. – Это игрушка?
Чертова Дениза! Мне совсем не хочется объяснять моей мачехе, что такое Розовый Кролик.
– Так… одна вещь, – поспешно говорю я. – Дениза, убери это. Из какой это юрты?
– Не знаю, – равнодушно отвечает она, пожимая плечами.
– Дениза! – Я хватаюсь за голову. – Мы же сто раз говорили: ты должна прикреплять ярлыки к оставленным вещам. Тогда мы сможем отсылать их гостям.
– Вы пошлете такое по почте? – Дениза издает смешок.
– Ну… – Я колеблюсь. – Не знаю. Наверное, нет.
– Или это? – Она размахивает коробочкой с мазью, на которой надпись: «ОТ БОРОДАВОК НА ГЕНИТАЛИЯХ».
– О господи! – Я делаю гримасу. – В самом деле?
– А топик симпатичный. – Она вынимает пурпурную майку и прикладывает к себе. – Можно мне это взять?
– Нет! Давай-ка посмотрим. – Я заглядываю в коробку. В ней действительно полно вещей: водяной пистолет, пара детских резиновых сапог, бейсболка… – Господи, какие они невнимательные. – Звонит мой мобильник, и я отвечаю: – Энстерз-Фарм. Чем могу помочь?
– Алло! – Это жизнерадостный голос мамы в полосатом топе. – Кейти, это вы?
– Да. Это?..
Черт возьми, как же ее зовут? Я начисто забыла.
– Барбара! Мы возвращаемся. Сейчас примерно в двадцати минутах от вас. Мы оставили…
Ее голос прерывается треском. На местных дорогах такой слабый сигнал, что я удивляюсь, как ей вообще удалось дозвониться.
– Барбара? – Я повышаю голос. – Алло, Барбара, вы меня слышите?
– …очень неловко… – Ее голос вдруг прорывается сквозь помехи. – Уверена, что вы это нашли… можете вообразить, что я чувствую…
О господи! Так это Барбара оставила Розового Кролика? Я прижимаю руку ко рту, чтобы не рассмеяться. Барбара – с ее чистым лицом без макияжа и с ее здоровенькими тройняшками?